Неточные совпадения
Скотинин. Как! Племяннику перебивать у
дяди! Да я его на первой встрече, как черта, изломаю. Ну, будь я свиной
сын, если я не буду ее мужем или Митрофан уродом.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким
сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил
дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Самгин не знал, но почему-то пошевелил бровями так, как будто о
дяде Мише излишне говорить; Гусаров оказался блудным
сыном богатого подрядчика малярных и кровельных работ, от отца ушел еще будучи в шестом классе гимназии, учился в казанском институте ветеринарии, был изгнан со второго курса, служил приказчиком в богатом поместье Тамбовской губернии, матросом на волжских пароходах, а теперь — без работы, но ему уже обещано место табельщика на заводе.
—
Сына и отца, обоих, — поправил
дядя Миша, подняв палец. — С
сыном я во Владимире в тюрьме сидел. Умный был паренек, но — нетерпим и заносчив. Философствовал излишне… как все семинаристы. Отец же обыкновенный неудачник духовного звания и алкоголик. Такие, как он, на конце дней становятся странниками, бродягами по монастырям, питаются от богобоязненных купчих и сеют в народе различную ерунду.
— Ах, тихоня! Вот шельма хитрая! А я подозревала за ним другое. Самойлов учит? Василий Николаевич — замечательное лицо! — тепло сказала она. — Всю жизнь — по тюрьмам, ссылкам, под надзором полиции, вообще — подвижник. Супруг мой очень уважал его и шутя звал фабрикантом революционеров. Меня он недолюбливал и после смерти супруга перестал посещать.
Сын протопопа,
дядя у него — викарный…
— Так… бездельник, — сказала она полулежа на тахте, подняв руки и оправляя пышные волосы. Самгин отметил, что грудь у нее высокая. — Живет восторгами.
Сын очень богатого отца, который что-то продает за границу.
Дядя у него — член Думы. Они оба с Пыльниковым восторгами живут. Пыльников недавно привез из провинции жену, косую на правый глаз, и 25 тысяч приданого. Вы бываете в Думе?
«Но что же делать? Всегда так. Так это было с Шенбоком и гувернанткой, про которую он рассказывал, так это было с
дядей Гришей, так это было с отцом, когда он жил в деревне и у него родился от крестьянки тот незаконный
сын Митенька, который и теперь еще жив. А если все так делают, то, стало быть, так и надо». Так утешал он себя, но никак не мог утешиться. Воспоминание это жгло его совесть.
Детей у него было четверо и всё
сыновья —
дядя любил мудреные имена, и потому
сыновья назывались: Ревокат, Феогност, Селевк и Помпей — были тоже придавлены и испуганы, по крайней мере, в присутствии отца, у которого на лице, казалось, было написано: «А вот я тебя сейчас прокляну!» Когда я зазнал их, это были уже взрослые юноши, из которых двое посещали университет, а остальные кончали гимназию.
Скажу вам только, что Денис Иванович Фонвизин — родной брат Александра Ивановича Фонвизина, у которого
сын Михаил Александрович, то есть Д. И. — родной
дядя М. А. И тот же Д. И. —
дядя Марье Павловне, матери Натальи Дмитриевны, которая дочь родного его брата Павла Ивановича.
Оба мои
дяди и приятель их, адъютант Волков, получили охоту дразнить меня: сначала военной службой, говоря, что вышел указ, по которому велено брать в солдаты старшего
сына у всех дворян.
Это были: старушка Мертваго и двое ее
сыновей — Дмитрий Борисович и Степан Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи, у которых двое
сыновей были почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно любил за то, что ее звали так же как и мою мать, Софьей Николавной, и сестрица ее, девушка Пекарская; из военных всех чаще бывали у нас генерал Мансуров с женою и двумя дочерьми, генерал граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт; полковой же адъютант Волков и другой офицер Христофович, которые были дружны с моими
дядями, бывали у нас каждый день; доктор Авенариус — также: это был давнишний друг нашего дома.
— А мне, maman, можно к
дяде? — спросил ее
сын.
Все Ломовы жили семьею: старик отец, три
сына и
дядя их, Ломов.
Один из
сыновей и его
дядя попали в нашу каторгу на двенадцать лет.
Вскоре к
дяде Марку стали ходить гости: эта, обыкновенная, Горюшина, откуда-то выгнанный
сын соборного дьякона, горбун Сеня Комаровский, а позднее к ним присоединились угреватый и вихрастый Цветаев, служивший в земстве, лысый, весь вытертый и большеносый фельдшер Рогачев да племянница второго соборного попа Капитолина Галатская, толстая, с красным, в малежах [Чаще называют матежами — род крупных, желтоватых веснушек или пятен, особенно, у беременных женщин — Ред.], лицом, крикливая и бурная.
«Максим, рыжий чёрт, устроил скандалище, и не иначе как сесть ему в острог: дал книжку
дяди Марка Васе Савельеву,
сыну трактирщика, а старик Ефим, найдя её, сжёг в печи, Васю же прежестоко избил, так что малый лежит.
Впрочем, и тут она нашла предлог обвинить моего бедного
дядю, уверяя, что идет замуж, единственно чтоб иметь убежище на старости лет, в чем отказывает ей непочтительный эгоист, ее
сын, задумав непростительную дерзость: завестись своим домом.
— Маменька! — вскричал
дядя в совершенном отчаянии. — Вы сведете меня с ума!.. Вы не свои, вы чужие речи переговариваете, маменька! Я, наконец, столбом, тумбой, фонарем делаюсь, а не вашим
сыном!
— Смертью уморите вы маменьку-с, — кричала она
дяде, — смертью уморят-с! А вам, Настасья Евграфовна, не следовало бы ссорить маменьку-с с ихним сыном-с; это и Господь Бог запрещает-с…
Отправился с визитом к своему попу. Добрейший Михаил Сидорович, или отец Михаил, — скромнейший человек и запивушка, которого
дядя мой, князь Одоленский, скончавшийся в схиме, заставлял когда-то хоронить его борзых собак и поклоняться золотому тельцу, — уже не живет. Вместо него священствует
сын его, отец Иван. Я знал его еще семинаристом, когда он, бывало, приходил во флигель к покойной матушке Христа славить, а теперь он уж лет десять на месте и бородой по самые глаза зарос — настоящий Атта Троль.
— Ну, посмотри,
дядя, не глупый ли он, а? — подхватил рыбак, обращаясь к Кондратию и указывая ему головою на
сына.
Семейство рыбака было многочисленно. Кроме жены и восьмилетнего мальчика, оно состояло еще из двух
сыновей. Старший из них, лет двадцати шести, был женат и имел уже двух детей.
Дядя Аким застал всех членов семейства в избе. Каждый занят был делом.
Кажется, что это же предположение мелькнуло и у
дяди в голове, потому что он встретил
сына вопросом...
«Пожалеть тебя? А ты — жалел кого-нибудь? Ты
сына мучил?
Дядю моего в грех втянул? Надо мной издевался? В твоём проклятом доме никто счастлив не был, никто радости не видал. Гнилой твой дом — тюрьма для людей».
Евсей относился к побоям как к неизбежному, жаловаться на Яшку было невыгодно, потому что, если
дядя Пётр бил
сына, тётка Агафья с лихвой возмещала эти побои на племяннике, а она дралась больнее Яшки.
Почтительное и теплое письмо, присланное бабушке Александрою Ярославовною, когда она рекомендовалась свекрови в качестве избранницы ее
сына, было сочинено самим
дядею, которому вдобавок стоило изрядных усилий убедить свою невесту переписать и послать это письмо княгине Варваре Никаноровне.
Сама княгиня говорила, что она любит обоих
сыновей совершенно одинаково, но
дядя князь Яков не раз мне говорил...
И мой отец с матерью, и сам
дядя, зная бабушкин характер, стали ежеминутно опасаться, как бы не произошло домашней сцены, которая поставит
сына с матерью в неприязненные отношения.
Дядя был совсем иной: если папа более брата напоминал бабушку прекрасною внешностью и умом, то
дядя Яков был ее
сыном по духу и характеру.
Бабушка опять отвечала
сыну, чтобы он учился и никого не смел любить без ее позволения, а в противном случае грозила ему сообщить об этом его начальству.
Дядя примолк и напугал мать безвестностью, которая разрешилась тем, что (не окончено).
Chaque baron а sà fantaisie, [У каждого барона своя фантазия (франц. поговорка)] а фантазия Патрикея была та, что он и в дряхлой старости своей, схоронив княгиню Варвару Никаноровну, не поехал в Петербург к своему разбогатевшему
сыну, а оставался вольным крепостным после освобождения и жил при особе
дяди князя Якова.
Сын, нынешний
дядя мой, князь Яков Львович, был гораздо моложе сестры и был прекрасный мальчик.
С усвоенным в этой должности навыком и обстоятельностью
дядя быстро окончил с делами, которые секретарь по его распоряжению доложил прежде дела старушки и ее
сыновей, а потом дошло дело и до них.
— Разумеется, на Наталье… Вот приятель привез это известие из Москвы, и письмо к тебе есть… Слышишь, Мишук? — прибавил он, схватив
сына на руки, —
дядя твой женится!.. Экая флегма злодейская! и тут только глазами хлопает!
В первую же ночь после приезда
дяди Егора они оба — отец и
сын — заперлись в отведенной ему комнате и долго беседовали вполголоса; на другое утро я заметил, что
дядя как-то особенно ласково и доверчиво посматривал на своего
сына: очень он им казался доволен.
На другой же день после похорон
дядя Егор, который, по всему было видно, приехал из Сибири не с пустыми руками (деньги на похороны дал он и Давыдова спасителя наградил щедро), но который о своем тамошнем житье-бытье ничего не рассказывал и никаких своих планов на будущее не сообщал, —
дядя Егор внезапно объявил моему отцу, что не намерен остаться в Рязани, а уезжает в Москву вместе с
сыном.
— Нет, ты не то,
дядя, говори, — крикнул молодой парень с рябым лицом. — А ты вот своему
сыну отец называешься, а по
сыну и невестке отец. Ты ба помолился миру, чтоба тебя на старости лет поучили.
Ему нравилось, что Яков, бывая у
дяди, не вмешивался в бесконечные споры Мирона с его приятелем, отрёпанным, беспокойным Горицветовым. Мирон стал уже совершенно не похож на купеческого
сына; худощавый, носатый, в очках, в курточке с позолоченными пуговицами, какими-то вензелями на плечах, он напоминал мирового судью. Ходил и сидел он прямо, как солдат, говорил высокомерно, заносчиво, и хотя Пётр понимал, что племянник всегда говорит что-то умное, всё-таки Мирон не нравился ему.
Дядя, что может быть отчаяннее и глупее положения: бывало, у нее сидят в гостях сплошь всё знаменитости, артисты и писатели, и между ними только один я — ничто, и меня терпят только потому, что я ее
сын.
Вероятно, под влиянием
дяди Петра Неофитовича, отец взял ко мне семинариста Петра Степановича,
сына мценского соборного священника. О его влиянии на меня сказать ничего не могу, так как в скорости по водворении в доме этот скромный и, вероятно, хорошо учившийся юноша попросил у отца беговых дрожек, чтобы сбегать во мценский собор, куда, как уведомлял его отец, ждали владыку. Вернувшись из города, Петр Степанович рассказывал, что дорогой туда сочинил краткое приветствие архипастырю на греческом языке.
Ко времени, о котором я говорю, в детской прибавилось еще две кроватки: сестры Любиньки и брата Васи. Назвав меня по своему имени Афанасием, отец назвал и второго за покойным Васею
сына тем же именем, в угоду старому холостяку, родному
дяде своему Василию Петровичу Шеншину.
Ему ничего не стоило рассказать хотя бы о том, как он по желанию императора Николая I читал лекции инженерного искусства и небесной механики его
сыну Александру. При этом
дядю Васю вовсе не стесняло то обстоятельство, что он был приблизительно лет на десять моложе своего ученика.
В том письме извещала она, что родился у неё ребёнок,
сын, Матвей, весел и здоров, и что живёт она у тётки, а
дядя помер, опился.
— Из них, — видишь ли, — продолжал
дядя, — вот этот, господин Протасов, желает купить дом и место вот этого, Тарасова; но у Тарасова нет никаких бумаг. Понимаешь: никаких! Он только помнит, что его отец купил домик у Власова, а вот этот, третий, — есть
сын господина Власова, ему, как видишь, тоже уже немало лет.
— Нет, Ильич, теперь кончено, и сам не хочу оставаться.
Дядя меня упек. Разве мы бы не купили за себя? Нет,
сына жалко и денег жалко. Меня отдают… Теперь сам не хочу. (Он говорил тихо, доверчиво, под влиянием тихой грусти.) Одно, матушку жалко; как убивалась сердешная! Да и хозяйку: так, ни за чтò погубили бабу; теперь пропадет; солдатка, одно слово. Лучше бы не женить. Зачем они меня женили? Завтра приедут.
Семейство у
дяди было большое: два
сына и пять дочерей.
Правда,
дядя невестин, Колобов Семен Иваныч, купец, пьяный пришел и начал было врать, что это, говорит, совсем не полковник, а Федоровой банщицы
сын.
— Знаю, родной мой, — отвечает, — что ты мне вместо
сына, ну только я на себя не надеюсь, чтоб я могла тебе это как надо высловить, потому что глупа я и бесталанна, а вот погоди —
дядя после шабаша придет, он тебе небось все расскажет.
Кухарка. Я тебе,
дядя, истину скажу, как я здешнее заведение твердо знаю: хочешь ты Татьяну за
сына брать — бери скорее, пока не изгадилась, а то не миновать.
— Я им чистосердечно во всем признаюсь, что я их по вашей милости обманывал и что у меня
сына Никиты нет, а есть даже два
сына, и оба немца. Пусть и отец, и
дядя это узнают, и они меня пожалеют и отпишут свое наследство, находящееся в России, детям моей сестры, русским и православным, а не моим детям-немцам, Роберту и Бертраму.